Бронникова (Бахлыкова) Анастасия Георгиевна (1927 - 2009)
Родилась в 1927 г. в селе Нижнее Аремзянское Аремзянского сельсовета Тобольского округа Уральской области. В 1930 г. с семьей была выслана в Сургутский район. Первоначально проживала в дер. Романовская половинка Сургутского сельсовета Сургутского района, позже переехала в поселок Черный Мыс. Окончила Сургутскую среднюю школу. Почти 32 года занималась педагогической деятельностью. Работала воспитательницей, затем заведующей детским садом в Сургутском районе. Удостоена звания "Ветеран труда Ханты-Мансийского автономного округа".
Источник:
1. Список переселенцев, высланных в 1930 г. в Сургутский район из округов Уральской области. Составлен отделом кадров Ханты-Мансийского леспромхоза в 1933 г. //Государственный архив Ханты-Мансийского автономного округа - Югры (ГА ХМАО). - Ф.58. - Оп.1. - Д.2а. - Л.1 - 88 об.
2. Воспоминания Бахлыковой (Бронниковой) А.Г. //Переселенцы поневоле : сборник воспоминаний спецпереселенцев 1930–1940-х гг. Сургут и Сургутский район. – Курган : Зауралье, 2014 – С.57-60
- Личная история
- Видео (0)
- Публикации (0)
- Комментарии (0)
Родилась я в 1927 г. в Тобольском районе, в семье крестьян Бронниковых – Георгия Михайловича и Матрены Леонтьевны. Семья была работящая, зажиточная: имели пять-шесть коров, столько же лошадей, были также у нас овцы, молодняк, жеребята, телята. У отца был выездной вороной конь – отец участвовал в соревнованиях на Тобольском ипподроме, получал призы: жнейку, косилку, сеялку – необходимые в крестьянском хозяйстве орудия труда. В зимнее время подрабатывал: строил бригадой плотников дома тобольским купцам, которые высоко ценили добротную работу мастеров.
Он воевал в русско-японскую войну 1904 г. В 1914 г. сражался с немцами, участвовал в гражданской войне. Двух старших сыновей мобилизовали – одного в Белую армию, другого в Красную забрали, оба погибли. Брата отца, Ефима арестовали беляки, под конвоем повезли в город, по дороге хотели его расстрелять, но он бросился бежать. Пьяные конвойные палили наугад, ему удалось скрыться в лесу. Добежал до озера, бросился в камыши, сидел под водой, дыша через камышину. Постреляв в лесу, конвойные сели на телегу и подались в город. Дядя добрался до охотничьей избушки, а ночью пришел в наш дом, где ему дали продуктов, необходимые вещи. Он скрывался в лесу до следующей весны. Отец регулярно снабжал его всем необходимым, а обратно из леса привозил бревна, чурки на дрова.
Когда коммунисты установили советскую власть, дядя вернулся в Тобольск и работал в каком-то комитете. Он знал, что зажиточных крестьян будут раскулачивать и предупредил отца, что тот есть в списках. Но отец не верил ему, говорил: «да как же меня выселят, все отберут, что я убил кого-то или ограбил, стоял с кистенем у большой дороги? Я четыре часа в сутки сплю и семью замучил работой».
Но в декабре 1929 г. отца одним из первых арестовали и увезли в Тобольскую тюрьму. А зимой 1930 г. нашу семью выселили, конфисковав все хозяйство – постройки, дом и все, что было в нем.
Конными обозами привезли репрессированных в Сургут. Среди них была мама и семеро детей. Начали обустраиваться. Мужчины, женщины спиливали деревья, а шкурили их подростки и пожилые люди, делали однотипные дома на две половины. Доски, плахи, тес пилили вручную – продольными пилами. Люди работали на совесть, старались сделать за лето побольше, но добротно. Каждый понимал, что привезли сюда навсегда, обратного пути нет.
Среди приезжих нашлись умельцы-строители, печники, стекольщики, кровельщики. Не было кирпича, но на лугу возле Сургута нашлись глиняные ямы, оттуда возили глину и «били» глинобитные русские печи, позднее привезли стекло, железо.
В длинные зимние вечера долго «сумерничали» – не зажигали лампы, «коптилки» – из-за недостатка керосина. Приоткрыв дверцу топящейся железной печурки, дети играли на полу, довольствуясь слабым отсветом пламени, девушки-подростки вязали носки, рукавицы, даже плели кружева. Взрослые обсуждали хозяйственные дела, вспоминали прошлую жизнь.
На высоком мысу, где недавно был красивый сосновый бор, вырос поселок «спецпереселенцев», так нас тогда называли, с тремя длинными улицами: Набережная, Народная и Болотная, с добротными домами, аккуратными палисадниками, ухоженными огородами, дававшими неплохой урожай. Вот так и появился поселок Черный Мыс возле Сургута.
Потом начальство организовало колхоз «Верный путь», и мы стали колхозниками, но старожилы называли нас кулаками.
Появился скот и лошади. Лесов и сенокосных угодий, пастбищ, рыбных рек и озер – великое множество. В тайге – изобилие дичи: куропатки, тетерева, глухари, зайцы, лисы и другие звери и птицы. Лесные гривы, покрытые белым оленьим мхом-ягелем, краснели брусникой, радовали глаз заросли голубики, черники, на мшистых болотах – обсыпанные клюквой кочки. А еще ранее, в начале лета, тайга радовала поселенцев, особенно детей, крупными солнечными ягодами с розовым налетом – морошкой. Грибов – видимо-невидимо. Сибирские кедры щедро одаривали людей орехом.
Зверей и дичи поселенцы не добывали – не имели ружей. Правда, позднее подростки научились ловить зайцев, куропаток силками, петлями, и это спасало от голода многие семьи, в том числе и нашу, ведь отца не было с нами. Рыбу ловили в основном мальчишки на самодельные удочки, лодок, сетей не имели. Позднее появился рыбозавод. Бригады ловили крупную рыбу: нельму, муксуна, щуку, язя, сырка, карася, крупную плотву. Рыба сдавалась в рыбозавод: солилась в огромных чанах, деревянных бочках, их изготавливали в бондарном цехе. Бондари делали кадки для воды, кадушки – для засолки капусты, рыбы, огурцов. Плотву подсаливали и вялили. Позднее построили консервную фабрику, где был и коптильный цех.
Много прошло времени, многое пережили люди: трагедию выселения на Север, страх перед предстоящей жизнью, смерть родных. Жгучие холода, когда приходилось работать от темна до темна, актированных дней не было, теплой одежды и обуви тоже.
Говорю о трудной, голодной и холодной жизни в ссылке не с чужих слов – все видела, знаю, сама прожила эту жизнь, ведь до перестройки это было «закрытой» темой.
Но люди привыкали к Северу. С помощью колхоза, который давал молодняк, в счет мизерной оплаты за трудодни («трудопалочки»), обзаводились домашним скотом, улучшался урожай. Умельцы выделывали кожу из шкур рогатого скота, овец, катали валенки, шили кожаные бродни – сапоги для рыбалки. Люди приоделись, утеплились, стали лучше питаться. Подрастало новое поколение детей. Они учились в новой построенной школе на Черном Мысу.
Мне дорог поселок, где мы выросли, учились, были октябрятами, пионерами, комсомольцами, где лежат в земле мои родные – первые поселенцы поселка. Здесь жили семьи: Бронниковых, Барановых, Обуховых, Закрякиных, Беломоиных, Подгорбунских, Загваздиных, Михайловых, Кузнецовых, Разбойниковых, Поспеловых, Шереметьевых, Баевых, Хижняковых, Шандауровых, Домрачеевых, Урубковых, Сорвиных, Бердюгиных, Слинкиных, Самойловых, Абакумовых, Чистяковых, Борисовых, Беляковых, Абросимовых, Кривощековых, Южаковых, Черкашиных, Шариповых, Хисматуллиных, Рахматуллиных.
Жизнь в поселке постепенно налаживалась. Из колхозников несколько звеньев, состоявших из мужчин и женщин, стали рыбаками, освоив это непривычное для земледельцев дело, особенно для тех, кто и реки-то хорошей не видел. Бригадирами были местные: Семен Менщиков, Иван Тверетин и другие. Женщины работали доярками, телятницами, трудились на огородах.
Для выращивания скота требовалось большое количество сена, силоса, и заготовки эти отнимали много времени и сил. Ведь в то время почти все работы выполнялись вручную, инвентарь делали в местной кузнице кузнецы Василий Пинаев, Григорий Чистяков. Позднее колхоз закупил сенокосилки заводского производства, конные грабли, плуги и так далее.
Наступили 1937–1938 годы – пришла новая беда. Начались аресты. Сначала единичные, потом – массовые. Ночной стук в дверь приводил людей в ужас. Арестовывали только мужчин, иногда по два-три из семьи. У нас в семье из восьми человек было два брата, оба подростки. Отца арестовали в конце 1929 года, а нас выслали позднее. Больше мы его не видели. Из арестованных в поселке ни от кого не было весточки, и никто обратно не вернулся ни до войны, ни после.
Колхоз потерял свои лучшие кадры, но подрастали мальчишки и девчонки, прибывшие в ссылку детьми – они заменяли своих дедов и отцов. К этому времени уже построили детсад. Ходила туда и я. Нас учили рисовать, считать, петь, рассказывали нам сказки. Первая воспитательница – Клавдия Сергеевна Иванова.
Школу построили раньше. Дети обучались в ней семь лет. Отопление печное, приходилось и родителям, и старшим детям принимать участие в заготовке дров, так, впрочем, водилось во всех школах района. Освещение – керосиновыми лампами. В помощь техничкам – Е. Абакумовой и М. Дягилевой – назначались помощники, для подноски дров – дежурные старшеклассники.
Хорошо помню учителей школы и свято храню любовь к ним и память о них: директор Прокопий Прокопьевич Пугно, моя первая учительница Павла Васильевна Самарина, Александра Петровна Сабурова, Нина Михайловна Чащина, Константин Михайлович Лосев, Август Августович Ванаг. Все они жили в Сургуте и ежедневно пешком шли на занятия в школу.
После окончания семилетки нас принимали на обучение в Сургутскую десятилетнюю школу. Уже не имело значения, что мы дети переселенцев. Из учителей Сургутской школы запомнились: Аркадий Степанович Знаменский, Анна Андреевна Знаменская, Мария Ильинична Кайдалова.
Меня до сих пор поражает упорство в учебе детей спецпереселенцев, их трудолюбие. Но не многие их них смогли уехать из поселка и получить дальнейшее образование.
Стала учителем Валя Хижнякова, Саша Бронникова – заведующей райкомовской библиотекой, Надя Бронникова – воспитательницей, Катя Шарипова – учительницей в татарской школе Тобольска, Флегонт Показаньев (из банновских учеников) – известным краеведом, заслуженным деятелем культуры РФ, почетным гражданином Сургута…
О начале Великой Отечественной войны мы, как и вся страна, узнали по радио. В поселке имелся радиоузел с «говорящими» черными тарелками. В армию призвали сургутян из семей старожилов: Менщиковых, Кайдаловых, Тверетиных, Силиных, Коробовых, Куйвашевых, Кондаковых, Сухининых, Щепеткиных, Панкиных. Из переселенцев в 1941 году никого не мобилизовали, считали, по-видимому, их ненадежными гражданами. Но все понимали, что очередь дойдет и до них. Призыв начался весной 1942 года. Тяжело и трудно описать, что творилось в Сургуте у здания военкомата, на пристани, где теперь располагается речной порт. Это были самые многолюдные проводы новобранцев – уезжало около тысячи человек. Мы провожали брата Данилу Бронникова и зятя Петра Редикульцева. А всего из нашей семьи взяли троих братьев – Ганю 38 лет, Михаила 18 лет и Данилу 25 лет. Также мобилизовали мужей трех сестер. Позднее взяли Сашу, сына Гани. Один из братьев – Данил погиб на фронте. А вообще из поселка Черный Мыс вернулось всего несколько человек по ранению до несколько после Победы. Имена остальных – на плитах Мемориала Славы и навечно на страницах книги «Память».
Для нашей семьи суровая, неласковая Сибирь – родная, другой у нас нет. Здесь наши корни, здесь живут и работают наши молодые росточки – дети, внуки и правнуки. Надеемся, что и для них эта земля навсегда останется родной.
Источник:
1. Кондрякова, Г.В. Жила-была деревня: к 75-летию ХМАО – Югры/ Г.В.Кондрякова; худож. оформл. С.П. Лозовой, И.В. Кондрякова. – Сургут: СТ, 2005. – С. 22 – 23, 27.
2. Воспоминания Бахлыковой (Бронниковой) А.Г.// Переселенцы поневоле : сборник воспоминаний спецпереселенцев 1930–1940-х гг. Сургут и Сургутский район. – Курган : Зауралье, 2014 – С.57-60